Какие противоречия существовали в оценках хельсинских мирных инициатив между лидерами СССР и США?

Коротко: стороны подписали один и тот же документ, но сделали на нём разные «ставки». Для Москвы это была фиксация статус-кво и неприкосновенности границ, для Вашингтона — рычаг давления через права человека и контакты между людьми.

Что именно расходилось в оценках:

1. Статус-кво vs. изменение через открытость.
   Советское руководство (Брежнев) представляло Хельсинки как дипломатическую победу: наконец «юридически» закреплены послевоенные границы Европы (включая ГДР) и признана реальность двух систем. Американская сторона (Форд, а затем ещё жёстче Картер и Рейган) подчёркивала, что акт допускает мирное изменение границ по соглашению, поэтому он не «цементирует» советскую сферу влияния и тем более не узаконивает насильственные присоединения (США по-прежнему не признавали включение Прибалтики в СССР).

2. Невмешательство vs. универсальные права человека.
   Для СССР ключевой была формула невмешательства и уважения суверенитета: «не лезьте во внутренние дела». «Третью корзину» (права человека, свобода передвижения, обмены) в Москве трактовали как общие пожелания без механизма принуждения. Для США именно «третья корзина» — главный смысл Хельсинки: появились международные обязательства, за нарушение которых можно системно «цеплять» СССР (отсюда и движение «Хельсинки уотч», и регулярные проверки выполнения на последующих встречах).

3. Легитимация социалистических режимов vs. «троянский конь» либерализации.
   В советской оптике акт легитимировал существующие правительства в Восточной Европе и стабилизировал баланс сил (разрядка, «мирное сосуществование»). В американской — открыл щели для проникновения идей, информации, семейных контактов, что должно размывать контроль партийных аппаратов и со временем стимулировать политические перемены.

4. Разный вес принципов внутри «Декалога».
   Москва акцентировала «неприкосновенность границ», «территориальную целостность» и «невмешательство». Вашингтон — «права и свободы человека», «самоопределение народов» и «добросовестное выполнение обязательств». Отсюда — противоположные публичные оценки одного и того же набора принципов.

5. Ожидания от последующего контроля.
   СССР видел в Хельсинки финал крупного дипломатического цикла разрядки. США — старт постоянного процесса мониторинга (Белград–Мадрид–Вена) и площадку, где можно регулярно ставить вопрос о соблюдении прав и свобод.

В результате противоречие было не столько в тексте, сколько в интерпретации и ожиданиях: для советского руководства Хельсинки — «печать» под европейским статус-кво и невмешательством; для американского — инструмент мягкого давления и постепенной трансформации соцлагеря через права человека и открытость.