Как распределялся продналог между крестьянскими хозяйствами? Какие стимулы для расширения производства он создавал?

Как это работало на практике (коротко о механике распределения)

1. Общероссийская разверстка → губернии → уезды → волости → дворы. Центр устанавливал общий объём продналога в натуре (по основным продуктам: прежде всего по зерну, но также по картофелю, масличным, мясу и т. п.). Этот объём «спускали» вниз по административной лестнице до конкретной волости и даже села.

2. Оценка «налогоёмкости» хозяйств. Внутри волости объём налога раскладывали по дворам не «поровну», а с поправками на:

• посевную площадь и набор культур;

• плодородие земли и среднюю урожайность (учёт местных «урожайных разрядов»);

• наличие тягла (лошадей/волов), инвентаря, количества трудоспособных;

• иногда — на несельскохозяйственные доходы.
  Беднейшие хозяйства (безтягловые, малоземельные) полностью освобождались или получали символические нормы; основная тяжесть ложилась на середняков и зажиточных.

3. Фиксация в абсолютных нормах. Каждому двору назначалась твёрдая натуральная квота (например, столько-то пудов ржи и овса). Норма объявлялась заранее, до уборки. По неурожаю и стихийным бедствиям допускались законные перерасчёты/снижения.

4. Состав комиссий и контроль. Раскладкой занимались волостные/сельские комиссии с участием самих крестьян (через сельсоветы, комитеты бедноты, ревкомиссии). Это не исключало перегибов и местной борьбы, но формально задавалось правило: больше ресурсов — больше налоговая квота, минимум — защита «низов».

Какие стимулы к расширению производства возникали

• Снятие «налога на каждый лишний пуд». В отличие от продразвёрстки, продналог был паушальным (по сути — близок к подушно-поземельному «абонементу» в натуре): что сверх фиксированной квоты, то полностью оставалось крестьянину. То есть предельный продукт не «отнимался». Экономический смысл — после уплаты налога каждый дополнительный центнер даёт 100% дохода хозяину.

• Легальная торговля «излишками». Сразу после выполнения продналога крестьянин мог свободно продавать излишки на рынке (или через кооперацию) по рыночной цене. Это превращало рост урожая, расширение посевов и улучшение ухода за скотом в прямой денежный стимул.

• Определённость и планируемость. Норма известна до посева/уборки: можно планировать, сколько сеять, какую долю оставить на семена/корм, что вести на рынок. Снижение произвола и конфискаций само по себе повышало готовность сеять больше и вкладываться в хозяйство.

• Дифференциация в пользу бедных и «середняка». Освобождение бедняков и смягчение норм для маломощных хозяйств ослабляло демотиватор «сеять мало, чтобы не заметили». Для «середняка» продналог стал предсказуемым барьером, после которого начиналась зона чистого заработка.

• Диверсификация продукции. То, что налог исчисляли не только по хлебу, но и по другим продуктам, вместе с рынком подталкивало к выбору более выгодной структуры: выращивать масличные, держать откорм, развивать огородничество там, где это окупалось. Общий смысл — перейти от «спасения хлеба от развёрстки» к заработку на самых рентабельных культурах.

• Косвенные стимулы к повышению эффективности. Улучшение агротехники, ремонт инвентаря, сохранение тягла, кооперация с соседями (молотилки, ссыпные пункты) начали давать осязаемый результат, потому что прирост продукта перестал «таять» в изъятиях.

Итогово: продналог распределяли сверху вниз в натуральной форме, но по дворам — с учётом реальной мощности хозяйства и с явной защитой беднейших. Главный стимул, который он создавал, — чёткая граница: уплатил фиксированную квоту — всё сверх неё твоё и можно продать по цене рынка. Это превращало расширение посевов, повышение урожайности и развитие животноводства из рискованного занятия времён развёрстки в рациональную стратегию роста дохода. В 1923–1924 гг. переход к денежному сельхозналогу сохранял тот же принцип предсказуемости и рыночной мотивации.