Каковы причины существования разных оценок деятельности Петра III?

На мой взгляд, разнобой в оценках Петра III объясняется не одним-двумя факторами, а целым «узлом» обстоятельств — от качества источников до того, какие критерии вообще считать главными в оценке правителя.

1) Крайне короткое правление и незавершённость курсов.
Он правил всего полгода (декабрь 1761 — июнь 1762). Многое было только объявлено, а не доведено до устойчивого результата. Отсюда — противоположные прочтения: одни видят в указах намётки крупных реформ, другие — импровизации без шансов на реализацию.

2) Источники предвзяты, потому что власть сменили путч и преемница.
Петра свергли, а власть удержала Екатерина II. Её легитимация требовала объяснить, почему смена была «необходимой»: формировался образ неподходящего, опасного, «прусского» царя. В мемуарах придворных, записках иностранцев и позднейших пересказах много политической ангажированности. Когда основная «хроника» пишется победителями, оценки почти неизбежно поляризуются.

3) Конфликт критериев: «интересы государства» vs «свободы сословий».
Манифест о вольности дворянства, отмена обязательной службы — плюс для одних (шаг к личной свободе элиты), минус для других (удар по военной системе и традиции служилого государства). Секуляризация церковных земель — для кого-то модернизация и наведение порядка в финансах, для других — сакральный шок и подрыв авторитета Церкви. В зависимости от того, что считать главным — «силу государства» или «права сословий», — портрет Петра меняется.

4) Внешняя политика как лакмус: «пруссачество» или рациональность?
Резкий выход из Семилетней войны, мир с Пруссией и разворот союзов: для одних — катастрофа, перечеркнувшая плоды русских побед; для других — прагматизм: прекращение кровопролития и экономной политики. Те, кто мыслит через «славу оружия», склонны его ругать; те, кто смотрит на ресурсы и издержки — защищать.

5) «Немецкое происхождение» и культурная дистанция.
Ксенофобские мотивы и образ «Гольштейнца» усиливали подозрение к его манерам, окружению и приоритетам. Разговоры о «прусской муштре», «немецких игрушках», «равнодушии к русским обычаям» — часть культурного конфликта, который легко превращается в политическую ярлыковку.

6) Военная и дворцовая среда была против.
Гвардия, офицеры, часть высшей знати — ключевые игроки в столичной политике — чувствовали, что их интересы ущемляются (кадровые перестановки, дисциплина «по-прусски», охлаждение к прежним героям войны). Отсюда — обильные свидетельства с негативным тоном именно из тех слоёв, кто производил и транслировал мнение.

7) Историографические «волны» и смена оптики.
В разные эпохи менялись и учёные приоритеты:

• в XIX веке либералы могли видеть в нём реформатора, а государственники — разрушителя «служилой опоры»;

• в советской историографии критика («классовая» опора на дворянство, «пруссачество»), но при этом признавалась рациональность секуляризации;

• в постсоветское время часть авторов попыталась «реабилитировать» Петра III как недооценённого модернизатора.
  Каждая волна переосмысливает одни и те же факты через новые ценности.

8) Противоречивый личный образ и анекдотический слой.
Смеси слухов, придворных карикатур и реальных слабостей характера хватило, чтобы сформировать «комический» образ. Но анекдоты долго живут и затмевают документы, отсюда — эмоциональные, а не аналитические оценки.

9) Эффект «альтернативной истории».
Поскольку его курс оборвался переворотом, воображение неизбежно дорисовывает: «а что если бы…». Одни дописывают линию «просвещённого реформатора», другие — «разрушителя русской внешнеполитической позиции». Эти контрфакты подпитывают расхождения.

10) Разный вес частных шагов.
Кто-то делает главным манифест о вольности дворянства; кто-то — мир с Пруссией; кто-то — церковную реформу; кто-то — реорганизацию армии и попытки наведения дисциплины. Меняя «главный» факт, получают разные итоги.

В сумме: разные оценки Петра III — результат короткого и оборванного царствования, политически окрашенной источниковой базы после дворцового переворота, конфликтующих критериев (государственная мощь vs сословные свободы, «слава» vs «прагматика»), культурной дистанции и смены исследовательских парадигм. Поэтому он и остаётся фигурой, на которой легко «проверяются» ценности — что важнее и за что хвалить или ругать монарха.