Как Достоевский относится к теории Раскольникова?

Коротко: Достоевский теорию Раскольникова не разделяет и целенаправленно её развенчивает — не публицистически, а художественно-психологически. Он показывает, что «право на кровь по совести» и деление людей на «обыкновенных» и «необыкновенных» соблазнительно для ума, но губительно для души и приводит не к освобождению, а к нравственному распаду.

Почему это видно по самому роману:

1. Цена “эксперимента” — внутренняя катастрофа. После убийства Раскольников не становится «сильной волей», наоборот — распадается: лихорадка, бред, страх, мания разоблачения. То есть уже сама ткань его переживаний опровергает идею «сверхличной» свободы: совесть не отменишь логикой.

2. Две жертвы вместо абстрактного «блага». В теории старушонка — «вошь», а на деле — живая, плюс невинная Лизавета. Вместо «тысяч добрых дел» — реальная кровь конкретных людей. Достоевский противопоставляет абстрактной арифметике добра конкретность жизни, показывая нравственную недопустимость любой «утилитарной» казуистики.

3. Порфирий, Соня, Разумихин — “контрдоказательства”.
   – Порфирий указывает на психологическую несостоятельность «наполеоновской» позы: настоящий «необыкновенный» не мучился бы так; стало быть, Раскольников сам чувствует ложь собственной идеи.
   – Соня вводит горизонт сострадания и веры: её «иди и поклонись» формулирует путь не наказания, а исцеления.
   – Разумихин — альтернатива «сильной личности»: деятельная помощь другим без убийства и без теорий.

4. Сны и символы — подсознательное “нет”. Сон о забитой лошади до преступления — предчувствие: насилие над «слабым» оборачивается насилием над собственной человеческой природой. Петербург как больное пространство — ещё один способ показать, что идея выросла из духовной болезни, а не из силы.

5. Социальные причины — не оправдание. Достоевский честно показывает питательную среду теории: нищета, унижение, холодная рационалистическая мода на «арифметику счастья». Но он проводит грань: понять причины — не значит признать право на убийство. Свобода остаётся личной ответственностью.

6. Эпилог — авторский приговор и надежда. Сибирь, признание вины, «перерождение через страдание» рядом с Соней — это не капитуляция перед властью, а выход из тупика теории. Истинная «необыкновенность» для Достоевского — не в праве переступить, а в способности возродиться, приняв моральный закон как живую реальность.

Итог: теория Раскольникова осмыслена как горделивый самообман, смесь рацио-софистики и социального отчаяния. Достоевский решает спор не тезисами, а судьбой героя: преступление разрушает личность, а прощение и сострадание её восстанавливают. Именно так в романе и сформулировано авторское «нет» любым учениям, оправдывающим насилие «ради блага».